Владимир Плотников - По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]

— Она жива! Кто врач?! Везите ее в больницу! — потребовала Лариса Николаевна, а кто-то из парней сказал:

— Отойдите, мамаша, не мешайте. Покойникам место в морге. Если вам нужен врач, то он в машине, на улице.

Лариса Николаевна побежала туда.

— Я медицинский работник! Моя дочь жива! Немедленно доставьте ее в реанимацию! — обратилась она к женщине, говорившей что-то по рации, и услышала в ответ:

— Ваша девочка скончалась. У нее обширные переломы костей свода и основания черепа. Если не верите, мы выполним ваше требование.

Дорога в больницу казалась бесконечно длинной. Лариса Николаевна, сидя рядом с носилками, на которых лежала Таня, беспрестанно всматривалась в лицо дочери, надеясь уловить в его выражении хоть какие-нибудь признаки жизни. Напрасно. Даже тогда, когда машину покачивало и в такт ей покачивалась голова Тани, лицо ее оставалось неподвижным.

Дальше приемного покоя Ларису Николаевну не пустили. Через некоторое время в глазах молчаливых сестер она прочитала сострадание, а спустя еще несколько минут к ней вышел дежурный хирург и сказал, что вернуть Таню к жизни не удастся.

Так она потеряла дочь, которую одиннадцатый год растила без мужа, питавшего неприязнь к маленьким детям и ушедшего из семьи вскоре после рождения ребенка.

Похоронить Таню помогла школа. По возвращении с кладбища Лариса Николаевна вынула из портфеля дочери учебники, тетради, дневник, сложила их стопками на письменном столе, повесила над ним ее портрет и прикрепила к нему два черных капроновых бантика из лент, которые по утрам вплетала в Танины косы.

Еще до похорон к ней приходил следователь, чтобы выяснить, были ли у Танечки недруги. Нет, Таню любили все, кто ее знал. Следователь спросил, водились ли у нее деньги, не позволяла ли она себе лишнего в общении с мальчиками. Лариса Николаевна ответила отрицательно.

Он проявил интерес к ее собственным отношениям с бывшим мужем, с соседями по дому и сослуживцами. И тут ее словно током ударило… Сколько раз за последнее время она делала замечания школьной поварихе Тыриной за грязную посуду! А за неделю до смерти Тани поймала ее на недовложении в порции сосисок и пообещала сообщить об этом в ОБХСС.

— Ты поплатишься за это, — пригрозила ей Тырина. — Даром тебе это не пройдет. Помни — у тебя есть дочь!

Повариху поддержала тогда посудомойка — пьяница Кошкина, которую не увольняли с работы якобы потому, что заменить ее было некем. Тырина подкармливала Кошкину, и та за бутылку «бормотухи» могла пойти, конечно, на все.

Следователь записал это. Несколько позднее Лариса Николаевна вспомнила, как на улице ее остановила бывшая уборщица школы Конюхова, похоронившая мужа, и рассказала, что на кладбище, у Таниной могилки, видела пьяную женщину, очень похожую на Кошкину. Женщина была не одна, а с каким-то мужчиной, плакала и причитала: «Танечка, бедная Танечка, деточка моя…» С какой это стати Кошкина пришла туда? Уж не потому ли, что ее замучила совесть? Да, Тырина могла организовать убийство Танечки и расправиться с ней руками Кошкиной или ее собутыльников!

Лариса Николаевна сама пошла в прокуратуру, чтобы сообщить следователю о рассказе Конюховой, а когда вернулась домой, подождала, пока стемнеет, и, прихватив с собой школьный мелок, направилась к дому, где жила Тырина. Поднимаясь по лестнице с этажа на этаж, она покрывала стены надписями: «Тырина — убийца!», «Тырина — убийца!», «Тырина — убийца!» На следующий день, обнаружив, что надписи кто-то стер, она вновь покрыла ими стены. Потом это стало привычкой…

Как-то ее задержали, доставили в штаб дружины, спросили, почему она, молодая женщина, хулиганит. Но когда Лариса Николаевна, не колеблясь, ответила, что Тырина убила Таню, ее отпустили.

Месяца через полтора она получила из прокуратуры письмо. Следователь сообщал, что преступника установить не удалось, в связи с чем следствие по делу приостановлено. Лариса Николаевна написала жалобу. Она не могла понять, как можно остановить следствие, когда преступник ею назван! Расследование возобновили, но ненадолго. Дело отдали другому следователю, и уже от него она узнала, что в прокуратуре его считают бесперспективным, «глухим». Следователь прямо сказал ей, что заниматься им он не будет, поскольку завален другими, более важными делами.

После этого она написала в Москву. Снова велось следствие, а исход был тот же. Только на этот раз следователь сделал вывод, что кто-то не умышленно, а по неосторожности стукнул Таню дверью и скрылся. Но почему так? На каком основании? Свидетелей убийства — она знала это — не было. Человека, который его совершил, не нашли, и неизвестно, что бы он рассказал, если бы был найден…

Лариса Николаевна отправила в Москву вторую жалобу…

Эта жалоба поступила ко мне вместе с делом примерно через полмесяца после ее написания. На ней была резолюция прокурора: «Тов. Плетневу. Срочно изучить, доложить свои соображения, принять все меры к установлению преступника и привлечению его к ответственности». Я внимательно прочитал и жалобу и дело, но никакой уверенности в том, что мне удастся найти убийцу, у меня не возникло. Расследование было проведено неполно, однако устранение этой неполноты, на мой взгляд, не могло дать сколько-нибудь значительных результатов.

Вместе с тем я знал: пока есть над чем работать — надо работать, даже если эта работа кажется бесперспективной и если ради нее приходится насиловать себя; надо пройти до конца все идущие в направлении истины тропинки, в том числе неприметные и заброшенные, ибо нередко именно они самым неожиданным образом приводят к ней.

Я вызвал Ларису Николаевну к себе. В начале се^ >мо-го в мой кабинет вошла относительно молодая, чуть располневшая, симпатичная, хотя и не очень опрятная женщина: платье на груди у нее было чем-то запятнано, русые волосы спутаны, под кончиками запущенных ногтей чернела грязь. Некоторое время я молчал, не зная, с чего начать разговор, а затем спросил:

— Как живем, Лариса Николаевна?

— Как может жить мать, потерявшая единственного ребенка, и можно ли назвать это жизнью? — ответила она вопросом на вопрос. — Вам, мужчинам, никогда не понять этого…

— И все же?

Лариса Николаевна провела ладонью по голове:

— Видите? Скоро совсем лысой стану… И беззубой. Часть зубов выпала, остальные качаются. Бери и вытаскивай…

Беседа не клеилась. Я разъяснил Ларисе Николаевне причины и цель вызова.

— Снова будете вести следствие? — вяло поинтересовалась она. — Сразу ничего не смогли сделать, а теперь — бесполезно…

— Почему вы так думаете?

— Времени много прошло, по-настоящему моим делом никто не занимался, да и не хотел заниматься.

— Времени действительно прошло много, но иногда именно это обстоятельство помогает раскрыть преступление, — попытался я успокоить Ларису Николаевну. — Преступник теряет бдительность, проговаривается или по-другому выдает себя. У вас для меня никаких новостей нет?

— Нет, ничего нет…

— Тогда я буду просить вас еще раз рассказать о гибели Тани и о том, кто, как и почему мог ее убить. Я хочу выслушать вас сам, чтобы убедиться, что мои предшественники ничего из ранее сказанного вами не упустили.

Я видел, как неприятно было ей вспоминать тот трагический вечер, бередить незажившие раны.

— Это нужно, Лариса Николаевна, нужно в интересах дела, поймите меня, — настаивал я.

И она подробно рассказала мне о гибели Тани, о своем подозрении.

— Теперь подытожим сказанное, — предложил я. — Значит, вы считаете, что напасть на Таню с целью ограбления не мог никто, поскольку у детей взять, как правило, нечего. На нее не могли напасть и с целью надругательства, так как проходная парадная — место для этого неподходящее. Вы убеждены, что там ее кто-то ждал или вошел туда почти одновременно с ней, чтобы убить и скрыться. Я правильно вас понимаю?

— Да, правильно, — ответила Лариса Николаевна.

— Мотивом убийства, по-вашему, могла быть только месть за то, что вы пригрозили поварихе Тыриной сообщением в ОБХСС. Так?

— Да, только месть.

— Убийство, с вашей точки зрения, могла совершить Тырина или кто-нибудь другой, например Кошкина, но по наущению Тыриной. Верно?

— Абсолютно. Кроме них, ко мне все относились нормально.

— Теперь скажите мне: что вы думаете по поводу вывода следствия о неосторожном убийстве Тани дверью?

— Если с ним согласиться, то получается, что Таня ждала удара, ждала своей смерти. Но ведь это же нелепо! — воскликнула Лариса Николаевна. — Она должна была слышать шаги за дверью и отойти в сторону. Кроме того, я не верю, что удар дверью мог привести к множественным переломам костей черепа.

— А вас знакомили с актом экспертизы?

— Нет, не знакомили. Мне были объявлены только выводы.